Нежданный, неслышный, но вечно снующий
Вокруг света счастья и алчущий «мяса».
Такой весь ужасный, такой всемогущий ,
Он млеет от тихих басов контрабаса.
В метро и автобусах - семечки лущит,
Соседям он писает в борщ в коммуналке,
Какой там ужасный, какой всемогущий?
Обычный похабник, ничтожный и жалкий.
Где он проходил, там осколки бутылок,
Где он обитает, там шкурки от воблы.
Он скользкий на вид, как последний обмылок.
Ещё - он на вид исключительно подлый.
В кино он сжирает ведёрко поп-корна
Уходит - останется мусора куча
Я не исключаю, что дух его - чёрный,
Но в первую очередь - очень вонючий.
Он груб, примитивен и злобен ужасно,
Злопамятен, мелочен, алчен и жалок,
Его не изменишь, не пробуй - напрасно,
Плод пьяной любви в санузлах коммуналок.
Он знает и сам: роль его не из лучших.
И в черной душе иногда на рассвете
Рождается к белому тяга и мучит...
Смычком по струне - унесет звуки ветер.
* Slav
Английский рожок пропоет под сурдинку,
Гобой прогундосит, шукнут маракасы
О том, что - увы! - не найти серединку
Меж черным и белым, хоть будь ты Пикассо.
* Bear
Один лишь Малевич, мазила бездарный,
Сумел его сущность квадратом представить...
Своей простотою такой непонятный,
Он всей чернотою врезается в память.
* Фефюля
Он может быть белым, пушистым и нежным.
Уж если захочет - найдется причина:
Рассчет, небрезгливость. Он циник безбрежный
В яйцеголовой сюртучной личине.
Каким бы он ни был, каким ни казался -
Не чужды мечтанья для черного сердца:
На облаке белом под отзвуки вальса
Забыться, и слышать: "простим иноверца!"
Всю ночь ему снилось, - он в облаке белом:
Но спал он, не сняв сандалеты по пьянке.
Во рту его сухо. И ломит всё тело,
И все его мысли - о "Клинского" банке.
...Вот так философия жизни жестока,
И мечутся мысли от сердца к желудку.
Он мог ведь стать белым, да только что проку?
Чрезмерная святость вредила б рассудку…